Явный друг и скрытый враг

Когда-то очень давно я заметил: в фильме-сказке «Новые похождения кота в сапогах» (Александр Роу, 1958 год) и » Веселое сновидение, или смех и слезы» (Игорь Усов, 1976 год) ряд эпизодов попросту идентичны. Вспомните: болеет принц (принцесса), подкупленные врачи рекомендуют пугать больного и тому читают рассказки:

Чудовища вида ужасного
Схватили ребенка несчастного
И стали безжалостно бить его,
И стали душить и топить его,
В болото толкать комариное,
На кучу сажать муравьиную,
Травить его злыми собаками…

Объясняется все очень просто: в сценарий первой картины автор сценария Сергей Михалков впихнул фрагмент своей пьесы «Смех и слезы» (1946-й год), которая в соегка переработанном виде стала основой для второго фильма. В том, что Михалков несколько раз удачно пристроил свою пьесу ничего удивительного нет. Сергей Владимирович был мастер продавать осетрину второй свежести… Вопрос в другом: вам эта рассказка ничего не напоминает?

Тут ночь опустилась холодная,
Завыли шакалы голодные,
И крыльями совы захлопали,
И волки ногами затопали,
И жабы в болоте заквакали…
(Тут Андрюша громко шепчет:
«И глупые дети заплакали…»)
Взмолился тут мальчик задушенный,
Собаками злыми укушенный,
Запуганный страшными масками…
(Тут Андрюша громко шепчет:
«И глупыми детскими сказками…»)

И сидят и дрожат под кусточками,
Под болотными прячутся кочками.
Крокодилы в крапиву забилися,
И в канаве слоны схоронилися.
Только и слышно, как зубы стучат,
Только и видно, как уши дрожат…

Последняя строфа — фрагмент сказки «Тараканище», которую Корней Чуковский написал в 1923-м году. То есть, Михалков через двадцать с лишним лет пародирует сказку Чуковского и тут же вешает ярлык. И ведь не просто пародирует, а включает пародию в пьесу, которую сперва ставит Центральный детский театр Москвы, затем идут постановки в региональных театрах, ну а там и до киноэкрана недалеко. Уж не знаю, случайно так совпало или Михалков, будучи персоной VIP, что-то знал, но — в августе 1946-го товарищ Жданов выступает с критикой в адрес журналов «Звезда» и «Ленинград». Выходит соответствующее Постановление ЦК ВКП(б). Следом в газете «Правда» в пухи прах разносят журнал «Мурзилка», в первую очередь за публикуемую там сказку Чуковского «Бибигон». Дальнейшее печатание сказки было остановлено, и только в 1956 году она была напечатана целиком в сильно переработанном виде. Трудно сказать, каким образом Михалков почувствовал эти тучи, грозившие Чуковскому с его сказками. Но если в июне 1946 года состоялось разбирательство в ЦК ВЛКСМ, то нет ничего удивительного в том, что в мае чуткий Михалков уже безошибочно метил в Чуковского.
Михалков в это время еще не занимал важных постов в литературной жизни, однако он был уже дважды лауреатом государственных премий СССР (1941 и 1942) и, главное, одним из авторов текста Государственного гимна Советского Союза (1943). Возражать ему Чуковский в это время не мог: ему было не до этого. Как писал он в своем дневнике 5 сентября 1946 года, «в сущности я всю жизнь провел за бумагой — и единственный у меня был душевный отдых: дети. Теперь меня ошельмовали перед детьми, а все, что я знаю, никому не нужно».
И это при том, что Чуковский долгое время испытывал к Михалкову дружеские чувства, восхищался его произведениями. Однако отношение Чуковского к Михалкову начинает изменяться уже в 1961 году. 28 августа Чуковский встречается с Маршаком, который, как записывает Чуковский в дневнике, «возмущается стихами Михалкова в Правде» — особенно концом: пишу не для поэтов-эстетов, а для вас, для народа». А 9 марта 1966 года в связи с замалчиванием смерти А. А. Ахматовой и с протестами писателей по этому поводу в дневнике появляется такая запись: «Михалков, произнесший знаменитую фразу: — Слава богу, что у нас есть ГПУ! — был обруган единогласно».

Как на духу: никогда стихи Сергея Михалкова не любил. Конечно, в школе приходилось что-то читать, что-то заучивать. Но сами стихи в лучшем случае оставляли равнодушным, чаще — трясло от отвращения, вызванного фальшивостью текста. Аналогичные ощущения у меня вызывали только книги Велтистова… И, честное слово, я бы не стал упоминать свежепреставленного раба Божьего, если бы несколько моих друзей не начали поносить автора миниатюры «Смерть гимнософиста». Текст смешной, хотя и злой, не спорю. Но — по мощам и елей, по покойнику и заупокойная.
Как говорится — извините, если кого обидел.
PS: умные мысли почерпнуты из статьи «К. Чуковский и С. Михалков в литературной полемике».