Догма? Да гов

Как-то протупил я что все это судилище над запретным искусством до жути напоминает акции протеста католиков, требовавших запретить фильм Кевина Смита «Догма». Если кто вдруг не смотрел — настоятельно рекомендую.
Но рассказать хотел о другом. В «Вечерах с Кевином Смитом», которые гениально перевел Никита Олегович odinokov, Кевин рассказывает как сам поучаствовал в митинге против собственного фильма.

Немножко процитирую, но поскольку Кевин прибегал к энергичным выражениям, то весь мат по катом.

Мне всегда были любопытны всякие протестующие. И когда наш фильм вышел, я решил не стоять в стороне. Я прочёл в Asbury Park Press³, что в мультиплексе “Sony” — нашем кинотеатре в Итонтауне — будет митинг протеста. И говорю:

— Ёксель. Я тоже хочу.

Написали, что придёт толпа в полторы тысячи. Я говорю:

— Полторы тысячи? Из моих краёв? Наверняка будут знакомые, ведь в одну церковь ходили. Глядишь, и мама будет. Тоже хочу!

Зову жену:

— Айда на митинг.

А она мне:

— Совсем ёбнулся?

— Не-не, айда, прикольно же!

— Ну, не знаю, не знаю.

— Позовём Брайана, — это мой друг, Брайан Джонсон. — Позовём Брайана, он с нами пойдёт.

Звоню Брайану:

— Брай, сгоняем на митинг против фильма?

— Уже полгода мечтаю.

Брайан подъехал, мы раздобыли листы ватмана. Вот такие вот листы. Взяли фломастеры, клей, блёстки и сварганили таблички. Поработали мы на совесть: хотелось вписаться. На одном написали: «Догма? Да говно!» На другом: «К чёрту Догму». От души оба постарались. Типа, не выходили за контуры…

— Пойдёт?

— Не, чуток блёсточек.

Выложились по полной. И погнали в мультиплекс.

Подъезжаем… и полторы тысячи рыл оказались пятнадцатью рылами. Вижу у дороги горстку людей — далеко-далеко от кинотеатра. Говорю:

— Ух ты, а это кто это такие? А, наверно, пришли поглазеть на митинг.

Паркуемся, а это и есть митинг. Вылезаем со своими табличками. Мы с Брайаном оказались моложе собравшихся лет эдак на пятьдесят. В общем, всем под шестьдесят пять, минимум полтинник. Все бормочут молитвы, один держит огромное распятие с Господом нашим. В стандартной позе. Короче, распятие, все читают молитвы, которые я знаю на зубок после стольких лет католической школы. А Брайан — нет, и я ему:

— Подхватывай и повторяй за мной.

Читаю:

— Отче наш, сущий на небесах…

А Брайан:

— (Невнятно бормочет) …Господь… Иисус… Иосиф…

Я ему:

— Нет такого в «Отче наш»!

Вот мы стоим, держим таблички, читаем молитвы и смотрим, а табличек-то ни у кого больше и нет. А если есть, то и близко не такие гламурные, как у нас. Стоит один рядышком, так он свою табличку будто со дна коробки вырвал. Тупо вырезал и написал: «Догма — плохо». По ходу, намалевал прямо в машине. Ручкой из бардачка. Ни клея, ни блёсток, ни тебе бантиков-ленточек. Короче, тяп-ляп. Стоит рядом со мной. Я держу табличку. Он держит свою — вот такого размера (изображает в воздухе табличку длиной сантиметров в тридцать). А я держу свою — вот так. Она с уличный баннер⁴. Читаем «Отче наш», он держит эту фигульку, я стою рядом. Он такой:

— Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да приидет… — и отставляет свою табличку, потому что стало стыдно при взгляде на мою красотищу.

А одна дама неподалеку — между нами три-четыре человека — видимо, углядела наши таблички, то ли когда мы подходили к сборищу, то ли когда уже стояли. Протиснулась между молящимеся и говорит:

— Уберите-ка от греха.

Я ей:

— Почему?

— Ну, нельзя такого писать, — и показывает на «Догма? Да говно!» — Давайте-ка, убирайте.

— Так я ж выступаю против фильма!

— Нельзя такого… Такая помощь нам не нужна. Мы так не выражаемся.

Я говорю:

— Но это же ж правда! Фильм же ж такой!

— Ну, хотя бы уберите это слово. Уберите это оскорбительное слово.

— Тогда получится «Догма? Да».

— Ну, уберите хотя бы две буквы.

— Ладно.

Подгибаю лист. И теперь табличка гласит: «Догма? Да гов»⁵. Она возвращается на место.

Проходит с четверть часа… А стоим уже минут сорок. Подъезжают репортёры. Честное слово. Подъезжает фургончик. «Новости 12-го канала» — наши местные. И вот я стою, смотрю на них. Думаю: «Начинается интересное». Хотел было дёрнуть, но решил: «Хуй с ним, не догадаются. (О протестующих) Эти не догадались, — (о репортёрах) тем-то куда».

Выходит дамочка. Журналист. Неплохо одета. А в руках — блокнот. И вдруг… смотрит прямо на меня. Походила, осмотрелась. Возвращается и смотрит в блокнот. И направляется к нам.

Брайан такой:

— Пилять.

Дамочка подходит. Тычет мне в лицо блокнотом, глядит на меня. И спрашивает:

— …Вы — он?

А я ей:

— Нет. Вот — Он (показывает на распятие).

Господь-то с нами.

И она такая:

— Нет, вы — он? Вы — тот самый?

— А, нет. Нет. Но нас все путают.

— Ответите на парочку вопросов?

— Да ради бога. — Я ведь СМИ-проститутка⁶. Так что, даже выступая инкогнито, никогда не прочь дать интервью.

Вот она подзывает оператора, тот запускает камеру, и она спрашивает:

— Итак, что вы здесь делаете?

— Выступаем против фильма.

— Та-ак. А вы его смотрели?

— Нет, нет, — надо ж соответствовать роли. — Нет-нет, но говорят, фильм просто отвратный.

— Ясно. А прочие фильмы того же режиссёра вы видели?

— Нет, нет… Ну, глянул «Клерков», — здорово посмеялся! Но других смотреть не собираюсь. А уж тем более этот.

— Ясно. А как вас зовут?

— Б… Брайан Джонсон.

А Брайан рядом:

— Пи-илять.

Она мне:

— А есть удостоверение личности?

— А как же.

— А можно взглянуть?

— В бумажнике осталось. А бумажник я не взял.

— Почему?

— Ну, взгляните на эти морды (показывает на протестующих).

Она отходит, снимает всю колонну. Снова снимает меня и снова что-то шепчет оператору.

Джонсон говорит:

— Нам определённо пора.

Наконец, они уезжают. А вечером в новостях по 12-му каналу, как и следовало ожидать, «Брайан Джонсон» рассказывал, до чего отвратен фильм «Догма».

Звонит мама:

— Там паренёк по телевизору — ну как две капли ты.