Так говорил Шендерович

Можно ли было не болеть за Михайлова, Петрова и Харламова?
И можно ли было не понимать, что славные птенцы «тарасова» гнезда — представители армии и страны, которая только что оккупировала Чехословакию? Что гимн СССР для чехов — как для нас «Хорст Вессель»?

Мне очень нравится эта девочка на коньках. Очень! Но если бы вы знали, как нравился берлинцам летом 1936 года толкатель ядра Ханс Вельке, первый немецкий чемпион в легкой атлетике, улыбчивый парень, красавец, символизирующий молодость новой Германии!
Что-то, однако, мешает нам сегодня радоваться его победе. Не иначе, мы в курсе итоговой цены этого спортивного подвига — цены, в которую вошли и Дахау, и Ковентри, и Хатынь, и Ленинград… Не по вине Ханса, разумеется, но так получилось, что он поспособствовал.

Солнечное утро было изгажено самым натуральным и вонючим образом — не менявшаяся со времен проклятого советского прошлого фановая труба дала мощнейшую течь. Хозяин квартиры, популярный писатель и журналист, брезгливо затыкая нос, набрал номер аварийной службы и приготовился ждать прихода вечно пьяного сантехника. Вопреки ожиданиям, сантехник пришел не через три часа, а через двадцать минут. И трезвый. Еще через десять минут течь была ликвидирована, вонючее озеро на полу туалета истреблено, а популярного писателя известили, что его квартира поставлена в очередь на плановый ремонт стояков.

— Могу ли я радоваться? — задумчиво вопросил писатель и журналист, не обращая внимания на удивленный взгляд сантехника. — Мне очень нравится этот симпатичный молодой парень…

— Мужик, ты чего, а? — настороженно спросил водопроводчик, на всякий случай отодвигаясь от писателя.

— Могу ли я не понимать, что своим ударным, прямо таки стахановским трудом, этот улыбчивый юноша поднимает рейтинг тирана?

— Какого?..

— И можно ли не понимать, что вот этот славный птенец Жилкомсервиса для меня как Отто Штангенциркуль, работой которого восхищались жители довоенного Берлина? Что-то мне мешает восторгаться мастерством Штангенциркуля. Ведь ценой этого мастерства стали Дахау и Освенцим, еврейские гетто и затопленное берлинское метро. Не по вине Отто, но так получилось, что он…

— Ты что, сука? Ты меня… Ты к фашистам приравнял? Это вместо благодарности??? Да если бы не я, ты бы тут уже по маковку в говне плавал!..

— Да, да, — печально закивал головой писатель. — Так уж получается…

Закончить фразу писателю не удалось — тяжелый газовый ключ со свистом рассек воздух и впечатался прямо в губы, выбив из писателя дух и дорогую металлокерамику.

Очнулся писатель через несколько часов. Из фановой трубы снова текла вонючая жижа, разбитые губы распухли, во рту была неаппетитная каша из зубных протезов и крови.

— Фашист. Натуральный фашист… — прошепелявил писатель, брезгливо морщась от вони.

P.S. Извиняться не буду.