Виктор Ульяненко: осенний шёлковый путь

Необходимое пояснение: некоторое время назад мой друг Виктор Васильевич Ульяненко попросил сделать персональный сайт. Мы зарегистрировали домен, я в меру своих возможностей слепил нечто вроде дизайна. И начали потихоньку заливать контент — видосики, интервью, статьи… Однажды в поисках новых материалов я наткнулся на текст, датированный 1995-м годом. Первое путешествие Виктора Васильевича в Поднебесную, состоявшееся почти тридцать лет тому назад. Я, конечно, тут же выложил текст на сайт. Но… К сожалению, сайт прожил всего два года. Тому была масса причин и одной из основных — отсутствие финансов на аренду хостинга. К счастью, у меня на диске сохранилась резервная копия сайта. Подумав, я решил выложить рассказ на своём сайте. Мне кажется интересным взглянуть на реалии тех самых лихих девяностых, которыми сейчас так любят пугать.

Слава Богу, это наконец произошло. Правда, время для меня было не совсем подходящим — все-таки диплом на носу. В связи с надвигающейся защитой кафедра могла бы и не отпустить студента в дальнюю дорогу — хорошо, когда у вас добрая кафедра. Ко мне отнеслись с пониманием и не стали вставлять палки в колеса. И мы поехали в Шанхай.

«Мы» — это небезызвестный уже читателю китайский мастер ушу Вэнь, Сяо Янь, довольно симпатичная, шустрая и сообразительная девушка, и я. До сих пор удивляюсь, почему мы решили выбрать путь через Среднюю Азию, западную границу Китая, Синьцзян и Ганьсу, а не сели, как все нормальные люди, на поезд «Москва-Пекин»… Ах да, в Вэня было столько вещей, что с ними нас вряд ли посадили бы в поезд «Москва-Пекин». В нем ведь сейчас не приведи господь превысить норму багажа — 35 кг на каждую живую душу. Почему вот только мы считали, что в поезд «Алма-Ата (виноват, Алматы) — Урумчи» нас с таким грузом посадят? Не знаю. Но, в конце концов, мы оказались правы.

Кстати, когда вы доберетесь до Алма-Аты, то перед вами откроются два варианта последующего пути в Китай. Первый: заплатите, если не жалко, семьдесят долларов и садитесь в поезд на Урумчи. Имея много багажа, вы просто так в поезд не сядете. Помните, однако: в тех краях что можно — то можно, а что нельзя — то тоже можно. Учтите, авось пригодится.

Можно попробовать воспользоваться автобусом, также идущим от Алма-Аты до Урумчи. Автобусов этих много, и если вас не пугает многочасовая дорога в сидячем положении, то…

Мы были в Алма-Ате 29 марта и по какой-то случайности сели на поезд. Уже в пути, открыв местную китайскую газету, я узнал, что несколько дней назад на одном из перевалов автомобильной дороги на Урумчи с гор сошла лавина и похоронила под толстым слоем снега несколько машин и автобусов. В одном автобусе, между прочим, из шестнадцати пассажиров четырнадцать задохнулись. Прочитав это, я был весьма счастлив тому обстоятельству, что еду не в холодном автобусе, а в теплом купе, а вокруг не горы, а степь, и лавине, соответственно, сойти на нас неоткуда. Ну, если это, конечно, не будет лавина хунхузов. Или синьцзянских борцов за веру, которых в последнее время развелось довольно-таки немало. Говорят, это влияние примера бывших среднеазиатских республик, превратившихся как-то вдруг в независимые государства.

Политический поезд

Кстати, охотников платить семьдесят долларов за двухдневное путешествие на поезде, когда можно доехать на автобусе в два раза дешевле и в полтора раза быстрее, прямо скажем, маловато. Мы ехали втроем в одном купе и была единственными пассажирами в вагоне. Такая же картина наблюдалась и в соседних вагонах. Иными словами, поезд «Алма-Ата — Урумчи» пока ходит практически пустым.

Возникают два вопроса. Первый: почему так мало народу? Второй: если народу так мало, то почему этот поезд вообще не отменили?

Элементарно, мой читатель. Поехать в Китай сейчас не только не просто, а очень непросто. Во-первых, нужно приглашение, прошедшее через отдел внешних сношений либо городской мэрии, либо провинциального правительства. Тогда вам, пытливо осмотрев напоследок, может быть и выдадут китайскую визу. Вот я, например, потратил на получение своей долгожданной визы полгода. Каждый раз, когда я приходил в консульства, мне вежливо (а иногда и не очень) неизменно отвечали: «Присланное вам приглашение подписано организацией, которая не имеет право приглашать иностранцев в Китай. До свидания».

Во-вторых, как уже отмечалось, на автобусе все-таки дешевле и быстрее, хотя с гор иногда падают лавины и душат насмерть пассажиров в автобусах. Однако это не настолько часто, чтобы кто-нибудь испугался.

Но поезд ходит регулярно. На границе каждому вагону заменяют колесные пары: ширина колеи в республиках бывшего СССР и Китае неодинакова. Кстати, замена колесных пар в одном вагоне обходится, если память мне не изменяет, в шестьдесят пять швейцарских франков. Так что, несмотря на дороговизну билета, китайская сторона (эта линия финансируется исключительно Китаем. Независимый Казахстан денег на международное железнодорожное сообщение, конечно же, не имеет) вряд ли получает большую прибыль. Более того, центральное правительство КНР оплачивает большую часть расходов, связанных с эксплуатацией этой магистрали.

Надеюсь, понятно, что данный международный маршрут очень важен для поддержания нормальных отношений между КНР и Казахстаном. Китайцы говорят, что если такого рода поезда отменяются, для восстановления сообщения в дальнейшем потребуется не один год. Начальник поезда, с которым мы обсуждали эту тему, заметил: «Между прочим, когда в конце пятидесятых — шестидесятые годы отношения между СССР и Китаем больше напоминали холодную войну, поезда между Пекином и Москвой продолжали ходить ровно три раза в неделю, хоть почти никто на них и не ездил. Но составы были чисто вымыты, а на проводниках была отутюженная форма. Поезд — это некий символ… Может быть, мы сейчас сидим и разговариваем именно потому, что в шестидесятые движение поездов между Москвой и Пекином не остановилось…»

И мы выпили за это пива.

Операция «Таможня»

На таможне — как на войне. На казахской таможне — как на большой войне. Когда на состав положено пятнадцать таможенников — это нормально, ведь подразумевается, что в каждом купе едут четыре человека, и каждого нужно проверить. Когда же проверяемых в десять раз меньше, то вполне можно ожидать, что через полчаса поле начала проверки десяток таможенников соберется в вашем купе. И тогда вас проверят очень хорошо…

Вэнь показывает свою визитную карточку.

— Уу-ууу, — вопят казахские таможенники, — мастер ушу, мастер ушу!

— А ты что можешь? — на этот раз обращаются ко мне.

— Я ничего не могу, — гордо отвечаю я и прячу руки в карманы, чтобы не было видно мозолей на кулаках.

— Не-не-не, ты же его друг, да? Ты, значит, тоже умеешь, да? — и вопросительно смотрят на Вэня.

Он понимает, что есть шанс свалить проведение меленького показательного выступления на меня.

— Да-да-да-да! Он — у-уу! Карашо, да!

И Вэнь поднимает большой палец вверх. За два года он «неплохо» изучил русский язык. Им бы с таможенниками давать друг другу уроки.

Делать нечего, я выхожу в коридор и занимаю левую стойку. Не будем мудрствовать, левое «йоко» по верхнему уровню. «Йи-иайшш», — кричу я, и таможенники отшатываются.

— О-о, это каратэ, да?

— Нет, — отвечаю, — это «Южный кулак пьяного богомола», стиль гор Эмэй.

Все удовлетворены. Бандзай. Никаких потерь за время прохождения таможни не понесешь. Все, что было при нас, при нас же и осталось.

Пять долларов

Вечереет. Поезд покинул территорию Казахстана и идет к китайской пограничной станции Алашанькоу. «Перевал гор Алашань», значит. Вокруг, однако же, не горы, а степь, изрытая противотанковыми рвами, эскарпами, затянутая колючей проволокой, уставленная надолбами. Под каждым холмиком воображение рисует огромную черную, маслянистую мину.

— Это, значит, — говорит Вэнь, — когда вы на нас напасть хотели, мы тут и поставили все это, чтобы ваши танки не прорвались…- И хохочет. Это шутка, он знает, что сейчас уже трудно разобраться, кто же на кого хотел напасть. Слава Богу, что никто ни на кого в конечном счете не напал, и мы спокойно подъезжаем к Алашанькоу, докуривая, за неимением трубки мира, наши сигареты.

Среди голой степи и противотанковых укреплений стоит огромное, чистое, ярко освещенное здание. На широченном перроне выстроились китайские пограничники. Громко играет довольно противная музыка. Китай приветствует вернувшихся из-за границы путешественников и иностранных гостей.

И здесь не все так просто. Нас заставляют выгрузить на перрон наши вещи и идти с ними в здание таможни для проверки. Входим.

— Вашу справку о том, что вы не больны СПИДом, пожалуйста, — обращается ко мне женщина в белом халате. Это санитарный контроль. Но справки у меня нет. Пытаюсь отвертеться, говорю, что упала в унитаз и утонула. Санитарный контроль непреклонен.

— Мы не разрешим вам въезд в Китай, — говорят, — нужно отправить вас обратно.

Вступается Вэнь. Предлагает санитарному контролю освидетельствовать меня на месте. Контроль упирается.

— Лучше мы возьмем с него штраф за неимение справки. Тысяча долларов.

— Да вы сто? — хватается за голову Вэнь, — он же бедный студент, откуда тысяча долларов?

— Хорошо, тогда пять долларов. — Санитарный контроль, проявляя политическую гибкость, вдруг становится уступчивее.

Говорят, размер штрафа устанавливается произвольно, прямо на месте. Могли, между прочим, и взаправду отправить обратно…

Остальное же — ерунда. Прохожу таможню. Наркотиков и оружия, а также порнографических изданий у меня нет, «йоко-гери» делать никто не просит, да и вообще я не очень-то, кажется, интересую китайских таможенников. Ну и ладно…

А потом… До отправления поезда остается около часа, и мы идем в ресторан, расположенный на втором этаже здания таможни. Если вы думаете, что это нечто вроде питерского ресторана «Шанхай», где даже палочек для еды нет, а после обеда всегда становится плохо, то вы сильно ошибаетесь. В общем, будете в Алашанькоу — заходите !

Наконец наш поезд отправляется, и утро следующего дня он должен прибыть в столицу Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР город Урумчи.

Урумчи

Поезд наш хотел, вероятно, прийти вовремя, да электровоз сломался, и несколько часов мы простояли в весьма обширной синьцзянской полупустыне… Но всему бывает конец, настал он и нашему путешествию: поезд тормозит у перрона, и мы окунаемся в уже по-летнему пригревающий солнечными лучами синьцзянский полдень.

Синьцзян — отнюдь не самый густонаселенный район КНР, но город Урумчи почти так же многолюден, как и, к примеру, Пекин. Уйгуры, дунгане, казахи, китайцы — все перемешались в одну пеструю и оживленную массу. Но большинство все же, на первый взгляд, составляют собственно китайцы по национальности, а белые тюрбаны и мусульманские халаты мелькают где-то на втором плане.

Вообще, политика присоединения Синьцзяна и переселения ханьцев на запад страны — на «освоение новых территорий» (кстати, «Синьцзян» по-китайски — «Новая граница») — началась еще давно, почти каждый уважающий себя китайский император предпринимал один или несколько походов для «усмирения западных варваров». Разумеется, обитатели усмиряемых территорий также чаще всего в долгу не оставались, и походы китайских войск на запад, ложившиеся тяжелым бременем на плечи жителей империи, приносили в большинстве случаев лишь формальное признание «усмиренными» суверенитета над ними Китая. Лишь при Цинах Синьцзян был весьма основательно присоединен к китайской империи.

Однако ненависть местного населения к цинским чиновникам и огромная разница в представлениях мусульман и китайцев о том, что такое хорошо и что такое плохо, приводили к постоянным восстаниям на западе Китая. Жители Синьцзяна, стремились к самостоятельности и самоуправлению, к свободе исповедовать свою собственную религию — ислам. Достаточно вспомнить довольно сильное независимое государство Йеттишаар, возникшее в Синьцзяне в шестидесятых годах девятнадцатого века и просуществовавшее в оппозиции к Цинской империи около полутора десятков лет. Якуб-бек, верховный правитель Йеттишаара, не забыт еще уйгурами и дунганами. И хотя, если судить по сообщениям китайских средств массовой информации, на западных границах ныне тишь да гладь, Синьцзян все-таки, как представляется многим, до сих пор является благодатной почвой для всхода семян межэтнической и межрелигиозной розни, очагом неприятия китайской культуры и сепаратизма.

Однако хотелось бы надеяться на лучшее. Быть может, сепаратизм, редко приводящий к стоящим результатам, вскорости умрет для Синьцзяна навсегда, и тогда лет через сто здесь все будут даже более счастливы, чем сегодня. А ныне, надо сказать, все и так выгладят достаточно счастливыми — от толстых китаянок, готовящих свою лапшу прямо на улице в бездонных кипящих масляных котлах, до водителя такси и полицейского в темных очках, имеющего (из-за этих самых очков) весьма грозный вид. Впрочем, к китайским полицейским мы еще обратимся особо.

Нам с Вэнем и Сяо Янь тоже хочется поскорее стать счастливыми, поэтому мы заказываем себе огромные порции лапши, пельменей и прочей всякой всячины. Некоторые говорят, что в китайских забегаловках иногда необходима зажигалка: опалил слегка палочки, которые мыли явно не слишком старательно, — и есть шанс прожить дополнительно лет этак сорок-пятьдесят. Иногда мне кажется, что эти «некоторые» — люди умные. Может быть вы, читатель, прочитали эти строки только потому, что у меня в кармане вовремя оказалась зажигалка…

Но вот лапша доедена, и мы отправляется дальше — знакомиться с достопримечательностями Урумчи. Правда, поезд на Шанхай отходит через несколько часов, и для начала нужно постараться купить билеты.

Однако сделать это не так просто, как сказать. Вообще продажа билетов в Китае начинается за три дня до отправления поезда. Поэтому мечтать о том, чтобы достать билет в день отправления — занятие довольно пустое, если, конечно, у вас нет друзей, работающих на железной дороге. Не обязательно в билетной кассе — рука руку моет. У нас были такие друзья, но вот беда: не оказалось их в тот день на рабочем месте. Так что оставался единственный шанс сесть в «шанхайский экспресс» — каким-то образом проникнуть на перрон и договориться с проводниками напрямую, но рассказ об этом еще предстоит.

Самый распространенный сувенир, производимый в тех местах, — синьцзянский нож. Этот товар продается повсюду — на рынках и в аптеках, в универмагах и просто на улицах. Качество и разнообразие изготовленных в Синьцзяне ножей могло бы вызвать бурный восторг у любого разбойника. Между прочим, в других частях Китая продажа этой сугубо местной продукции запрещена, сам же Синьцзян пользуется определенными правами автономии и некоторой свободой определять, что является опасным холодным оружием, а что — нет.

Большие и маленькие, зазубренные, искривленные, с выбрасывающимся лезвием, самозатачивающиеся, инкрустированные цветным стеклом или полудрагоценными камнями — но во всех случаях изготовленные из очень прочной стали и хищно переливающиеся под лучами полуденного солнца… Если бы каждый из одного миллиарда и двухсот миллионов жителей КНР надумал поехать в Урумчи и приобрести такой сувенир, то, вероятно, и тогда синьцзянские ножи не стали бы дефицитом. Говорят, что население многих уйгурских и дунганских деревень в полном составе зарабатывает себе на жизнь только изготовлением ножей.

Однако далеко не любовь к холодному оружию заставляет посещать Синьцзян тысячи и тысячи китайцев из других провинций страны. Не один поезд ежедневно привозит в Урумчи толпы плохо одетых, грязных людей с маленькими детьми на руках и неизменным мешком. Выходя из вокзала, приезжие не расходятся по своим делам поодиночке, а весьма решительно и организованно все вместе куда-то направляются. Подобное зрелище было довольно странным не только для меня, но и для Вэня с Сяо Янь, которые, как жители богатого и обеспеченного Шанхая, в первый раз посетившие западную часть своей страны, не видели ничего похожего по крайней мере последние пятнадцать лет своей жизни.

Нам объяснили, что толпы оборванцев с мешками приезжают в Синьцзян из провинции Сычуань в поисках работы, жилья и средств в существованию. Случалось это и раньше, но особенно много переселенцев нагрянуло в последнее время. Связано это с тем, что правительство КНР, долго колебавшееся, строить ли в Сычуани крупнейший в стране гидроузел на реке Янцзы, приняло, наконец, положительное решение. Естественно, что новая электростанция обеспечит энергией многие заводы, города и стройки, но при этом, как водится, будут затоплены десятки, если не сотни тысяч гектаров территории Сычуани. Учитывая, что под воду уйдут те земли, которые сейчас заняты полями, садами и огородами, а вовсе не пустыни или болота, становится понятно, что населению, живущему сейчас в этих местах, деваться просто некуда.

Разумеется, правительство КНР принимает соответствующие меры для обустройства тех крестьян, что будут согнаны с родных земель. Вспомним, однако, хотя бы «Прощание с Матерой», где описываются трудности и страдания вынужденных переселенцев, не по своей воле покидающих насиженные места. Однако в Китае все куда серьезнее. Прикинем хотя бы приблизительно: в местах, описанных Распутиным в его прекрасной книге, средняя плотность населения чуть менее десяти человек на квадратный километр, в Сычуани же, самой густонаселенной провинции Китая — четыреста-шестьсот человек. Масштабы затапливаемых территорий огромны, ведь гидроузел будет сооружен на самой полноводной реке Азии. И пусть при строительстве будут использоваться самые современные научные разработки — первые результаты еже видны здесь, в Урумчи, столице Синьцзян-Уйгурского автономного района…

Да, за несколько часов город полностью не осмотришь. И вот мы вновь у вокзала, пытаемся пробраться на перрон. Между прочим, сделать это в Китае весьма и весьма сложно: войти на вокзал можно только по предъявлении билета. Значит, если у вас его нет — на перрон вы не проникнете ни за что: все выходы туда (помимо центрального, из здания вокзала) контролируются полицией.

Однако если вам когда-нибудь нужно будет сесть в китайский поезд без билета, помните твердо: существует по меньшей мере один неконтролируемый проход на платформы, через который всегда можно вполне успешно проскользнуть. Урумчи — не исключение, хотя на поиски верного пути мы потратили немало времени и впрыгнули в вагон за пять минут до отправления поезда.

Кстати, когда вы уже оказались на перроне, можно попытаться сразу договориться с кем-нибудь из проводников, а можно и просто проникнуть в вагон, пока все отвернутся (если, конечно, отвернутся). Таким образом в китайские поезда проникает огромное количество «зайцев». А что же делать: ехать хотят все, численность же населения, сами понимаете…

Железнодорожная администрация привыкла к такому положению дел и не слишком сурово обходится с «зайцами». После того как поезд трогается, по трансляции обычно начинают звучать объявления примерно следующего характера: «Уважаемые товарищи пассажиры, не купившие билеты! Убедительно просим вас пройти в вагон номер такой-то для оформления билета. Если вы не сделаете этого, то вскоре будете обнаружены полицией и оштрафованы за безбилетный проезд…» Вслед за этим «уважаемым товарищам пассажирам» продаются билеты на свободные места, каковых почему-то всегда оказывается довольно много. Иногда я даже думаю, что большое количество мест вообще намеренно оставляется в качестве резерва для «не купивших билетов уважаемых…» Если это так, то круг замыкается и становится вечным.

Между прочим, большинство вагонов любого китайского (за исключением международных составов) поезда относится к так называемой категории «ин цзуо» («жесткий сидячий»). Таким образом, большинство пассажиров китайских железных дорог передвигается на довольно большие расстояния сидя. Спальных же вагонов (типа наших плацкартных) в каждом поезде очень немного, не более одной трети от общего количества. Счастливчики, едущие в спальных вагонах, чаще всего приобретают билеты по большому блату, через друзей и знакомых, иногда — с рук где-нибудь у вокзала. В исключительно редких случаях билеты приобретаются в кассе.

Сидячих мест, естественно, гораздо больше, чем спальных. Кроме того, они дешевле, и билеты на них иногда бывают даже в кассах. Провести же два или три дня в поезде сидя — не такое уж тяжелое испытание для китайца. Да и вообще это не настолько изнурительно, как может показаться. Просто люди довольно быстро забывают, что некоторое время назад они (или их родители) ездили в теплушках, запивали черный хлеб кипятком и не жаловались. Одна моя знакомая недавно с нескрываемым ужасом рассказывала о том, как ей пришлось, направляясь из Таллина в Питер, провести ночью четыре часа в сидячем вагоне. Я же, конечно, усмехнулся про себя, вспомнив не только собственный рекорд (семьдесят часов сидя по дороге из Урумчи в Шанхай), но и китайцев, большинство которых вообще ездит так всю жизнь и при этом не проявляет недовольства и не высчитывает семидесятичасовых рекордов.

Китайский «ин цзуо» очень похож на нашу пригородную электричку, с той лишь разницей, что в нем между сиденьями втиснуты еще и столики (иначе ведь в дороге и хлеб — а то и рас — на пол уронишь, и чай на колени соседу прольешь). Кроме этого, на каждый вагон полагается еще по два туалета и даже по одному умывальнику.

Шанхайский экспресс

Именно в таком вот вагоне нам и суждено было проехать около трех суток по дороге от Урумчи до Шанхая через Ланьчжоу, Сиань, Чжэнчжоу, Кайфэн, Нанкин и множество других больших и малых городков и деревень.

Когда мы проникли в поезд, то сразу же пошли сдаваться местному начальству: штраф за безбилетный проезд платить хотелось не очень. Начальство, видя перед собой вместе с двумя китайцами и первого, быть может, в этом поезде безбилетного иностранца (нормальные иностранцы в Китае предпочитают летать самолетами или, по крайней мере, садиться в спальные вагоны), немедленно определило нас в столь любимый мной «ин цзуо». По правде говоря, с нас взяли деньги и разрешили сесть на какие-нибудь свободные места, но их конкретных номеров не сообщили. Именно это и стало впоследствии причиной многих бессонных часов. Представить возникшее беспокойство не сложно: хотя вы и находитесь в данный момент на скамейке, но в билете не проставлен номер занимаемого вами сиденья. И вот на очередной станции входит пассажир с обозначенным в билете местом (именно тем, которое вы оккупируете в настоящее время). Ясно, что вам на вашей скамейке более не сидеть. Можно, конечно, перебраться на любое другое свободное сиденье, да где только его найдешь, если пассажиров в вагоне в три раза больше, чем сидячих мест?

Но все это еще ожидало нас впереди. Пока же мы отъезжали от пыльного и теплого Урумчи в шанхайском экспрессе, и через открытые окошки проникал ласковый весенний ветерок.

Меня не пугала предстоявшая долгая дорога на Шанхай — самый длинный в Китае железнодорожный маршрут. В былые времена я в одиночку объездил чуть ли не половину Китая — на автобусах по горным дорогам, на морском корабле, в таких же поездах с жесткими сиденьями и разговорчивыми соседями. Это были пути, в которых можно выйти наружу во время короткой остановки и посмотреть на яркие азиатские звезды; когда поезд то и дело весело ныряет в темные тоннели и вновь выскакивает навстречу яркому солнцу под стук колес и запах паровозной гари; когда ты просыпаешься ночью в почти уже зависшем над пропастью автобусе, а утром тебя встречает вкусным ароматом очередной китайский городок. Более того, это дороги, в которых очень мало шансов быть убитым или ограбленным, в отличие от некоторых других мест на земле…

Однако ночь в «ин цзуо» противна и холодна (если дело происходит не летом — тогда ночь противна и жарка). Что я вам посоветую, соберись вы тоже проехаться в китайском сидячем вагоне, хотя это и маловероятно, так это набрать с собой разной еды: орешков, шоколадок, печенюшек всяких — это там не проблема в любое время суток, пива (если вы его любите) и сигарет (если вы курите). Спать по-нормальному вам не прийдется все равно — даже не надейтесь. И вот почему.

Первое. В вагоне либо чертовски холодно, либо невыносимо жарко. Это правило, хотя из каждого правила и бывают исключения, только лишь подтверждающие его. Вы будете ежиться, поджимать по себя замерзшие ноги, но cкоро они затекут — и прийдется снова выставлять их на холод. Если вы едете летом, то вам будет плохо от жары.

Второе. Вашим соседям тоже не спится, поэтому они непременно будут приставать к вам с расспросами и разговорами, угощать сигаретами и кипяченой водой из баночек с завинчивающейся крышкой (это теперь китайский национальный сосуд для питья — в него наливается зеленый чай или простая кипяченая вода). Ночь в «ин цзуо» — предоставленный вам хороший шанс послушать увлекательные истории и попрактиковать китайский язык. Мой совет: сразу говорите, что не интересуетесь политикой; поскольку китайцы сейчас очень много читают и к тому же весьма интересуются положением дел в бывшем СССР, вас немедленно попросят высказать суждение о последнем указе Ельцина или финансовой политике какого-нибудь очередного Гайдара. И коли не хотите всю дорогу отвечать на вопросы такого рода, а потом выслушивать многозначительные комментарии по этому же поводу, то сразу сворачивайте подобную тему (если, конечно, наелись ею еще в России). Слушайте лучше рассказы попутчиков — куда как интереснее и полезнее.

Третье. Китайцы, которые поедут с вами в одном вагоне, будут с шумом поглощать различную снедь, лузгать семечки, курить (в китайских поездах это полуофициально разрешено), пить пиво, а затем бросать всевозможные упаковки, шелуху от семечек, окурки и пустые бутылки прямо на пол, под ноги себе, а может, и вам. Каждые двадцать минут по вагону непременно будет проходить проводница с веником и совком для мусора. В течение пяти минут после произведенной ею уборки в вагоне обычно бывает чисто, затем цикл повторяется. Если все это очень сильно вас шокирует — летайте самолетом. Если же вы все еще полны решимости ехать поездом, но поведение ваших соседей по вагону немного смущает, то я вкратце объясню, как уберечься от нервных потрясений.

Во-первых, будьте неизменно дружелюбны и снисходительны. Не обижайтесь на соседа, который уронил вам на колено яичную скорлупу или травит вас табачным дымом, — он делает это не со зла, а напротив, принимая вас за своего. Он не стесняется вас, и это прекрасно.

Во-вторых, поймите, что кидать мусор в окно, как делает в российских поездах большинство из нас. За окном его, между прочим, никто убирать не станет.

В-третьих, если хотите — можете действовать по принципу «око за око». Для начала высыпьте соседу на колени шелуху от семечек, затем закурите свою сигарету и начните на него газовую атаку. Никто не обидится, а вы получите известное моральное удовлетворение.

И еще одна причина, по которой вам вряд ли удастся заснуть: к несчастью, места на скамейке мало, голову приклонить некуда, а поезд то останавливается, то вновь разгоняется. Более того, когда в вагон набилось слишком много народу, то вас вполне могут вытеснить с уже насиженного вами местечка. Стоя же в проходе спать невозможно, если только вы не лошадь. Хотя даже в этом случае заснуть не дадут, ведь со всех сторон вас будут толкать и пихать локтями: кто пробирается к выходу, а кто и в обратном направлении.

Будьте же терпеливы, добры и внимательны к соседям. Помните, что это путешествие может и не повториться в вашей жизни, отнеситесь к нему как к удивительному и интересному приключению. Тем более что удивляться есть чему.

…Я сижу за пишущей машинкой и переворачиваю маленькие тонкие листочки, коряво исписанные черной ручкой. Это мои путевые заметки, появившиеся именно во время сидения в «ин цзуо» шанхайского экспресса 54. По этому поводу позвольте высказать еще одно соображение: если вам не уснуть в китайском поезде, займитесь делом, хотя бы оно и было лишь написанием путевых заметок…

Мы едем через пустыню, над которой медленно поднимается бледнозолотистое солнце. Небо безоблачно.

Очень хочется есть и спать. Семь сорок пять — это время, когда вагон-ресторан начинает работать, а по вагонам разносится горячая пища в пенопластовых коробочках (хэ фань). Обычно это или рис с кусочками мяса и овощами, или лапша с таким же дополнением. Будете ехать в «ин цзуо» — очень рекомендую.

Мы выезжаем из Синьцзяна, пересекая границу с провинцией Ганьсу. Слева на горизонте появляется Цзяюйгуань — самый западный форпост Великой Китайской стены, мощные укрепления, веками сторожившие внутренний Китай от вторжения кочевников. Изредка по дороге попадаются маленькие то ли недостроенные, то ли полуразрушенные станции с неизменными продавцами съестного на перронах. Вообще в Китае во время путешествия от голода и жажды не умрешь, если, конечно, есть деньги.

Но денег-то у нас и нет. Доллары в поезде не поменяешь, а торговля ведется только на юани… Выручают наши соседи по вагону, давно уже проявляющие интерес к возвращающемуся из заграничной командировки мастеру ушу, то есть к Вэню, и иностранцу, то есть ко мне. Доллары никому не нужны, но нам безвозмездно вручают несколько десятков юаней: «Отдадите, когда сможете». В качестве хоть какой-то компенсации раздариваю советские рубли, значки и открытки… Это в характере многих китайцев — бескорыстно помочь любому нуждающемуся, пусть даже первому встречному, излить душу случайном попутчику. Искренность и непосредственность в общении — вот основные черты характера, встреченные мной во время этой поездки у большинства людей, с которыми приходилось сталкиваться. Иногда кажется мне, что эти качества, свойственные большинству китайцев, наряду с доброжелательностью к окружающим, составляют немаловажную основу стабильности и относительного благополучия китайского общества.

Кстати говоря, отношение к бывшему Советскому Союзу вообще и к России в частности я встречал только уважительное и вполне доброжелательное, хотя молодые китайцы, совершенно определенно, больше ориентируют себя на Запад — Америку, в меньшей степени Европу — и Японию, а в последнее время все сильнее интересуются Южной Кореей. Думается, не нужно объяснять это явление: его корни лежат преимущественно в сфере материальной. Люди же более старшего поколения еще сохранили те теплые чувства к России, которые сформировались у них в сороковые-пятидесятые годы. Наверное, не будет ошибкой сказать, что они к нам относятся сейчас лучше, чем мы к ним… То, что особенно трогает, так это искреннее и неподдельное сочувствие к нынешнему бедственному положению России, ставшему результатом безумных псевдореформ последних лет. Наши сегодняшние несчастья, правда, — это в основном результат крушения коммунистического режима, так думает большинство китайцев. Но и по этому поводу никто не высказывает никакого злорадства, хотя его и можно было бы ожидать.

Приходит ночь, и на каждой станции в вагон вваливается толпа новых пассажиров. Распихивая свои мешки и узлы по багажным полкам, люди кое-как устраиваются в вагоне. Кто-то присаживается на краешек скамейки, кому-то приходится стоять. Некоторые устраиваются спать прямо на полу. Это делается просто: под скамейку кладется несколько газет, человек ложится на пол у скамейки, перекатывается под нее, на газеты, и спят до нужной станции.

Кто-то кого-то сильно толкнул, кто-то кому-то наступил на ногу или на руку — все это не повод для ссоры. В большинстве своем люди в китайских поездах терпеливы и молчаливо доброжелательны друг к другу. Происходящие изредка ссоры, даже если и заканчиваются потасовками, забываются очень быстро, и бывшие их участники чаще всего мирятся и продолжают ехать рядом — в одном вагоне, на одной скамейке, за одним столиком.

Три часа ночи. Вэнь начинает горько вздыхать: бедность и непритязательность китайского народа, сидячие вагоны, забитые грязными крестьянами, и люди, спящие на газетах под скамейками, вызывают у него глубокую печаль. Но вот он приободряется и произносит монолог примерно следующего содержания:

«Народ наш неприхотлив до невероятности. Посмотри: человек залез под скамейку, спокойно спит на грязном полу — и вполне доволен жизнью. Закурил плохую сигарету — и счастлив, что хоть такие сигареты у него есть. Другого выхода для Китая и его жителей не наблюдается. Ведь если в теперешнем положении появится хоть сколько-нибудь значительное количество недовольных, то смута и кровопролитие неизбежны. А недовольство трудной жизнью — это тебе не претензии к правительству по поводу якобы недостаточной политической свободы, как было в восемьдесят девятом. Те, кто вопят на Западе: «Свободу Китаю!» — чаще всего не представляют себе реального положения дел. Если реформы будут проводиться не сверху, а снизу, они непременно выйдут за рамки мирного развития — и тогда прольется кровь. Даже «небольшая» кровь, помноженная на огромное население Китая и его громадную территорию, зальет собой полмира… Благополучие и стабильность Китая держатся не на свободных экономических зонах и количестве произведенных холодильников на душу населения, а на терпении китайского народа и его привычке к перенесению трудностей и бед. Мы живем, пока это терпение не иссякло. Все зависит от того, что кончится раньше — трудности или терпение китайцев…

А вашим (и не только вашим) журналистам, которые слюной исходят от восторгов по поводу Шэньчжэня и Шанхая, не мешало бы проехаться вот в таком поезде. Здесь ездят крестьяне, а крестьяне — это три четверти населения Китая. Посмотри на их грязные лица, оборванную одежду, убогую пищу… Шэньчжэнь и Шанхай с Пекином — это фасад КНР, а сама страна, огромная и загадочная, — здесь, рядом с тобой. Все наши беды — от переизбытка населения: ведь там, где хорошо жить одному, десять не поместятся. Вопрос сейчас в том, какие черты китайского национального характера окажутся сильнее — возбудимость и вспыльчивость (а последняя действительно ярко выражена у большинства китайцев) или отходчивость и способность прощать свое трудное существование всем — друг другу и правительству, доброжелательность и долготерпение…»

Я многозначительно кивал и пытался делать вид, что понимаю, о чем говорит мне Вэнь. Когда же он закончил, я постарался снова задремать, сидя на том узком кусочке скамейки, который еще оставался в моем распоряжении после очередной станции, где наш поезд вновь вобрал в себя огромную толпу пассажиров-крестьян…

И вновь наступает утро, и снова в умывальники выстраивается очередь. Лучше всего ходить в умывальники в спальных вагонах: там народу меньше. Это же правило относится и к туалетам. В нашем сидячем вагоне два туалета, причем в одном из них кто-то едет, закрывшись изнутри, уже в течение нескольких часов. Спит, наверное. Второй туалет для проезда непригоден, так как из испортившейся водопроводной трубы сверху брызжет вода. Тонкими, правда, струйками, но зато с хорошим напором и в разные стороны. Долго оставаться внутри невозможно, если, конечно, в наши намерения не входит принять душ. Зато и охотников поспать в этом туалете не находится.

Китайцы чистят зубы по горизонтали, то есть водят щеткой поперек зубов. Мы стоим рядом с Сяо Янь, и я обращаю ее внимание на то обстоятельство, что водить щеткой нужно в перпендикулярном направлении.

— А я всегда так чищу, — возражает она.

— Это неправильно, так у тебя скоро все зубы вывалятся, — пробую я ее убедить.

— Зато так удобнее и быстрее, — находится Сяо Янь.

На это мне возразить нечего

Мы возвращается на свои места, и вскоре к нам подсаживается новый попутчик. Это молодой человек лет шестнадцати, румяный и жизнерадостный, одетый весьма чисто и прилично. Вскоре выясняется, что он — убежденный бродяга (или, может быть, путешественник?)

— Не учишься, не работаешь, что ж ты делаешь?

— Да я учился в школе когда-то… Скучно очень, смысла в этой учебе нет никакого. Вот, езжу по Китаю: сегодня — в Пекине, завтра — в Шанхае, через неделю — в Лхасе… Интересно!

— А семья есть?

— Да, родители в Синине, оба работают шоферами. Я к ним раз в три месяца приезжаю, погостить. А если с ними все время жить — это тоска зеленая! Вот так три года уже по стране катаюсь…

— Таких в Китае сейчас много, — говорит мне Вэнь, — черт их знает: семья жива-здорова, родители деньги неплохие зарабатывают — живи и радуйся, казалось бы… А они бродяжничают…

Но наш юный попутчик не обижается на слова Вэня и лишь одаривает нас снисходительной улыбкой.

Тем временем горы и желтая земля за окном, сменившие вчера полупустыню и степь, в свою очередь сменяются зелеными и ухоженными полями. Кое-где на деревьях пробиваются молодые листья. Ветер из окна дует основательно теплый — и сюда уже добралась весна. Проводница подметает пол и собирает груду мусора, однако нести весь этот хлам к специальному контейнеру ей явно не хочется. Находчивая женщина выкидывает сор в окно, но сильный встречный поток воздуха тут же швыряет половину только что выброшенного в соседнее — как на грез, открытое. Не сделала поправки на ветер… Ну что ж, бывает…

Вот и наступил вечер первого апреля. Поезд через несколько часов прибудет в Шанхай, а сейчас идет по большому нанкинскому мосту через Янцзы. Сооружение это без всякой натяжки вполне может быть названо грандиозным. Но поскольку уже наступил вечер, самого моста, по которому мы едем, не видно. Зато как на ладони видна панорама вечернего Нанкина, а зрелище это стоит посмотреть, и поэтому почти все пассажиры прилипли к оконным стеклам (а где окна открыты — высунулись наружу). Снаружи доносятся запахи распускающихся цветков персика и, почему-то, свежеиспеченных булочек (это на мосту-то через Янцзы!). Впрочем, учитывая наше многочасовое пребывание в условиях «ин цзуо», вполне можно предположить наличие обонятельной галлюцинации.

Последняя остановка перед Шанхаем — знаменитый город Сучжоу. Но поскольку поезд стоит там только несколько минут, рассказать особо его достопримечательностях не имею никакой возможности.

После Сучжоу состав набирает скорость, и через час с небольшим мы останавливается у перрона шанхайского вокзала. Двенадцать часов ночи. Это значит, что девятидневное путешествие Санкт-Петербург_Алма-Ата-Урумчи-Шанхай завершено, и мы прибыли, наконец, в один из самых крупных городов Азии, в прошлом — город иностранных сеттльментов и миссионеров, знаменитый центр торговли опиумом и средоточие китайской мафии, а теперь — огромный торговый порт, один из самых богатых и экономически развитых, самых желанных для иностранных инвесторов районов Китая. И наконец, просто интересное место. Это Шанхай.

Санкт-Петербург — Алма-Ата — Урумчи — Шанхай — Бэнбу — Хэфэй — Пекин — Санкт-Петербург

(С) Виктор Ульяненко, август 1995 г.