Лето восьмидесятого года запомнилось массой новых впечатлений.
Во-первых, новое жилье в самом центре Питера, где я до этого не бывал практически ни разу. Пару раз с матушкой ездили в цирк, один раз удалось побродить по Невскому и Петропавловке… Я, кстати, все боялся, что вот-вот разведут мосты и мы домой в свою Петро-Славянку не попадем. А времени было шесть часов вечера…
Во-вторых, по многочисленным просьбам детворы устроили повторный показ «Приключений Электроника». На тот момент, пожалуй, самый любимый фильм.
В-третьих, премьера многосерийного фильма «Место встречи изменить нельзя». И следом известие о смерти Высоцкого…
Ну и главное — олимпиада!

По телевизору радостные голоса вещали о том, как Москва и Ленинград, Таллин и Киев ждут спортсменов со всего мира. Говорили о традиционном гостеприимстве, о братстве народов… Праздник!
А тем временем весь медперсонал, включая санитарок психо-неврологического диспансера №7, проходил обучение на предмет подлостей от мирового капитализма. Матушка на этих занятиях от услышанного так перепугалась, что почти все потом на мою голову выплеснула, желая уберечь единственное дите.

Читать далее

Вместо сказки на ночь.
Кто смотрел старый советский детектив «Сыщик» наверняка помнит эпизод: Ярмольник на мотоцикле, активно газует, готовясь рвануть как только загорится желтый сигнал светофора. А из соседней машины ему говорят «Не рычи!».
Лето одна тысяча девятьсот восьмидесятого в Питере выдалось жарким и солнечным. Самое лучшее время чтобы носиться с друзьями по двору, но я сидел дома. Три месяца назад мы переехали из блочной девятиэтажки на улице Белы Куна в унылый дом-колодец на улице Тверской. Чтобы встретиться с друзьями нужно было больше часа трястись на трамвае…
На новом месте друзей завести не успел, болтаться по Таврическому саду надоело, в телевизоре сплошной «Сельский час»… Поэтому я просто валялся на кровати, листая журнал «Искорка». Был такой детский журнал, приложение к газете «Ленинские искры». Газету я выписывал в качестве общественной нагрузки в школе, а «Искорку» читать любил.
Жарко, окно распахнуто настежь. От жары и скуки клонит в сон. Я уже почти засыпаю, но тут во двор въезжает «козел». Точнее, козел на УАЗике.
Знаете ли вы, что такое двор-колодец?

В комментариях к «Белому тигру» написал:
Чтобы показать мистику войны совершенно необязательно придумывать танк-призрак и снабжать танкиста живучестью Супермена. Каждый фронтовик… Да просто любой, кто пережил войну, может вспомнить что-то совершенно фантастическое, необъяснимое.
Я не фронтовик, но кое-что слышал.
Вспоминаю

Алексей Смирнов напомнил.
Я, когда шкетом был, мечтал пустить игрушечную машинку вдоль эскалатора. Даже как-то раз прихватил маленькую пластмассовую машинку, но духу не хватило.
А потом, уже в девяностых, приятель Серега рассказал: взял с собой модельку «Москвича» и на «Площади Восстания» пустил таки машинку вниз. С самой верхотуры. Машинку было жаль, но в заднице свербило сильнее. Кроме того, была надежда забрать машинку внизу.
Игрушечный «Москвич», к удивлению Сереги, пролетел до самого низа, нигде не застряв. Где-то внизу раздался нехилый удар и грозный голос дежурной по станции проревел «Это кто хулиганит???»
Серега стал готовиться к получению заслуженных звездюлей. Но когда спустился вниз, желание признаваться в содеянном пропало напрочь. В панели напротив эскалатора зияла дыра, из которой торчал блестящий зад игрушечного «Москвича»…

В детстве мне почему-то казалось, что в мире нет ничего более уродливого, чем босые ноги. Особое отвращение вызывали пальцы ног. Мне казалось верхом неприличия выставлять их на всеобщее обозрение, я ненавидел людей, обувших босоножки без носков.
Почему? Я не смог бы ответить тогда и не знаю ответа сейчас. Как оказалось, я не один был таким дураком. Более того, этот сдвиг по фазе в какой-то мере сблизил меня с самим Жоржем Сименоном

Эвона чего нашлось. Вот мимо этих плакатов и лозунгов мы с маманей по Суворовскому и маршировали…