День пионерии, говорите? Хех!
Весной 1981-го наш третий «В» класс в три этапа загнали в пионеры. Первую партию особо отличившихся торжественно проморозили на «Авроре». Меня там, к счастью, не было. Во второй эшелон я тоже не попал, их принимали в Дворце пионеров, кажется. Или на Марсовом поле? Не помню.
А в третий прием загоняли уже всех подряд. Единственным недостойным оказался Андрюшка Иванов, о котором я уже рассказывал. Далеко ходить не пришлось, таинство посвящение в пионеры происходило в Таврическом саду, возле памятника пионерам-героям. Вся церемония прошла сумбурно, абсолютно неторжественно и скоротечно. Не успел очухаться, а у тебя на шее уже красный галстук. Вроде бы надо радоваться, а чему?
После уроков устроили первое собрание дружины, выбрали начальство, барабанщиков. Меня угораздило стать знаменосцем. За какие грехи заслуги — до сих пор не понимаю. Ну, назначили и назначили. Вскоре было какое-то мероприятие торжественное, с собранием в актовом зале. Мне вручили флаг отряда, наспех объяснили как держать и куда шагать. Так дальше и повелось, как собрание — я в пионерскую комнату за своим флажком. Так до четвертого класса и прокантовались. Только один раз я по болезни пропустил очередной сбор и мне заместителем назначили Андрюшку Трифонова.

Читать далее

belkino на воспоминания навела…
Тут маленькое вступление требуется: в детстве я болел часто, в больницах бывал регулярно. И каждый раз в приемном покое матушка моя отвечала на одни и те же вопросы — какой я по счету, какая была беременность, как вообще уродился… Все эти вопросы задавались при мне. Видимо, считая, что я еще ни фига не понимаю. Так что к семи годам я уже четко знал что я появился на свет после двух неудачных заходов и с помощью кесарева сечения…
Ныряем?

Помните, в «Семнадцати мгновениях весны» радистка Кэт обещает кричать «Мама!» по-немецки?
Мой первый опыт пребывания под общим наркозом запомнился конфузом.
С зубьями у меня всегда были проблемы, в третьем классе запустил верхнюю правую семерку до состояния полного безобразия. Сам зуб развалился, оставив нехилое дупло и флюс во всю щеку. Гнойник получился опасный, в районной стоматологии отругали и дали направление в больницу имени Раухфуса. Там рентген и направление под нож. На следующий день закинули на каталку, отвезли в операционную, маску с эфиром на морду и…
Очухался уже в палате, во рту куча марли с антисептиком. Сестричка забежала проведать как я. Увидела что я прочухался, чего-то покраснела, хохотнула в кулак и удрала. Ну, мне как-то не до грибов было, с непривычки от наркоза дюже хреново себя чувствовал. Короче, под это хихиканье я до утра с перерывами на отключку дотерпел.
Утром меня опять на каталку и в операционную, на осмотр. Там народ мелкой дрожью при виде меня трясется, тихо ржут в маски, сволочи. Только хирург себя в руках держит. Хотя в глазах бесенята хоровод затеяли. Поковырялся он у меня в пасти, заменил что надо. А потом тихонько так, что другие не слышали, интересуется:
— А ты с кем живешь?
Я кое-как мямлю «ш мамой».
— А мама кем работает?
«Шанитаркой», шепелявлю.
— А, ну тогда все ясно!
Что ясно? Молчит, только глаза хохочущие.
И только перед самой выпиской он мне рассказал: когда зубодрательные процедуры закончили и с моей пасти сняли распорки, я обложил медиков отборнейшим матом.

p_a_d_l_a_, нехороший человек, навел на воспоминания…
С юмором в стародавние времена было наряжно. Это сейчас на каждом канале десятки хохмарей различного калибра и таланта, а тогда на всю страну были Райкин да Маврикиевна с Авдотьей Никитичной. Иногда звучали Хазанов и Винокур, как правило с одними и теми же монологами. Недавно пересматривал выпуски «Вокруг смеха», еще доперестроечного периода… Ну, серенько же. Хотя большинство шуток того времени до сих пор актуальны, поскольку совок так и остался совком.
Ну да не об этом.
Петросяна я для себя открыл году эдак в 1981-м. Смастерил самодельный проигрыватель, работавший по принципу граммофона: никакой электроники, тонкая швейная игла в качестве звукоснимателя и рупор из плотной бумаги. Пластинку крутил пальцем, качество звука можете себе представить… Пластинок к тому времени была одна: миньон с песнями из фильма «Приключения Буратино». Затем купил еще несколько детских пластинок и журнал «Кругозор». Вот в «Кругозоре» и наткнулся на два монолога Петросяна.
Как же мы тогда хохотали над «Выключите-те-те чайник»! После гениального, но затертого до дыр райкинского «Пс! Эфенди!» диффсит юмора ощущался почти физически. И Петросян был чем-то новым, свежим…
Потом уже появились и «Аншлаг» Дубовицкой, и сам Евгений Ваганович со своими спектаклями вышел на телеэкран. И как-то незаметно они стали синонимами пошлости, шаблонности… Грустно. Дубовицкая своими непроходимым идиотизмом угробила «Аншлаг». А ведь первым появлением Михаила Евдокимова на телеэкране мы были обязаны именно «Аншлагу». Найти бы запись того выпуска, где Евдокимов свой знаменитый монолог читает, а Задорнов чуть со стула не падает…
За Петросяна обидно. Он ведь мастер высшего пилотажа, может заставить не только смеяться, но и плакать, мгновенно переходит от грустного к смешному. А с текстами беда, огромное количество чуши и плагиата.
Остались только старые пластинки…
Вот пластинка Шифрина у меня появилась ну почти случайно. В отличие от Жванецкого и того же Петросяна, диск Шифрина не расхватывали и очередь за ним не стояла. По сути это был неликвид. Долго мне мозолила глаза эта обложка, когда я заходил в магазины «Мелодия» в поисках чего-то свеженького… В конце концов, купил. Просто потому что всю свою на тот момент оченьскромную коллекцию переслушал по многу раз. Не скажу, что пластинка стала любимой, но помогла мне открыть еще одну сторону юмора.
Правда, вскоре наступили лихие девяностые и стало не до смеха.

На телеканале «Культура» концерт ансамбля «Берёзка». Прекрасный ансамбль, но благодаря одной истории от названия слегка подташнивает.

Посмотреть на Яндекс.Фотках

Конец восьмидесятого года, школа номер 154 Смольнинского района, третий класс… Слева, как понимаете, я. А за моей спиной Андрюшка Иванов.
При всей внешней обаятельности — довольно гнусная личность. Мастер придумывать обидный дразнилки. Особенно ему нравилось говорить всякие гадости в адрес моей матушки. Например: «твоя мама говно выносит и сама говном питается»… Хотел я его побить, но он бегал быстрее. Потом я чуть поумнел и просто перестал реагировать на дразнилки. Не видя реакции с моей стороны Андрюшка какое-то время побесился, но затем заглох.
Жили мы с Андрюшкой в одном доме — улица Тверская, дом 13. Только наша коммуналка была в дальнем дворе и окна выходили во двор-колодец, а две комнаты Ивановых выходили окнами на улицу и были из разряда почти элитных. Второй этаж, окна громадные, потолки с сохранившейся дореволюционной лепкой… Шикарная квартира, если бы принадлежала одной семье. Но по каким-то непонятным причинам Ивановы продолжали жить в коммуналке. непонятным, потому что мама Андрюшки имела доступ к дефициту и по блату могла организовать если не все, то очень многое. Впрочем, Андрюшкину маму я видел всего один раз и эта встреча стала одной из первых трещинок в моей тогда еще крепкой стене веры в справедливость советского государства.
Вспоминаем дальше

Смотрю чемпионат мира по фигурному катанию. Смотрю и вспоминаю…
В стародавние советские времена, когда телеканалов… Вру, не было тогда определения «телеканал», были программы — первая, вторая и ленинградская. Черно-белый «Рекорд В-306» и я, громко щелкающий переключателем каналов в поисках чего-то интересного. Первый — «Сельский час». Третий, ленинградский — начнет работу с пяти часов. Кручу до восьмого, вторая программа — какая-то классическая нудятина… Скучно.
Надо сказать, развлекательными программами тогда не слишком баловали. Это правда, что во время показа «Семнадцати мгновений» или «адъютанта его превосходительства» улицы вымирали — показывали такое кино нечасто, обычно в канун какого-то праздника.
Хоккей я полюбил смотреть потому, что в перерыве показывали мультики. А фигурное катание полюбил за музыку. Так набил глаз, что по градациям серого определял цвет костюмов! Сперва болел за Роднину с Зайцевым, потом за Черкасову и Шахрая…
Запомнился финал чемпионата мира 1976-го года в шведском Гётеборге. В конце символические ключи чемпионата передавали представителям города, где будет проходить следующий чемпионат. А в 1977-м чемпионат принимал Токио. И выехали японцы в своих кимоно… Смешно выглядели.
Японский чемпионат тоже припоминаю. Понятно, что показывали в записи, прямые трансляции шли очень поздно. Японцы начудили со льдом, сделали его не белым, а каким-то клетчатым, смотреть тяжко было. Японские фигуристы прошли в финал как хозяева, но тут же и вылетели — катались еле-еле. Про китайцев на льду тогда вообще никто не слышал.
А теперь мы боремся за золото с китайцами, а японка Юко Кавагути катается за Россию.
Удивительно.

Оригинал записи находится в моем блоге на dreamwidth.org. Комментировать можно и здесь, и там.

Первый раз я голосовал в далеком 1987-м году. Еще в СССР, еще при КПСС, но уже при первых зачатках демократии, с альтернативными кандидатами и запретами на агитацию в день голосования. Куда выбирали уже не помню, но вот что по нашему избирательному округу первым в списке шел действовавший тогда градоначальник Ю. Соловьев помню точно.
Дело было где-то в конце апреля, наш избирательный участок был аккурат у меня под носом — в школе напротив. День воскресный, торопиться некуда, матушка на работе была — текущий график… В общем, не спеша соображаю, что надо бы проголосовать да потом в магазин смотаться.
И тут со двора ка-ак рявкнет нечто псевдофольклорное, с баяном и бас-гитарой!.. Я аж охренел. Выглядываю в окно, а там картина маслом: прямо перед входом в школу развернулась эдакая передвижка — автобус и пара грузовиков с динамиками и инструментами. Пяток микрофонов, бабы в сарафанах горланят как хорошо в стране советской жить. И над всем этим огромадный плакат «Пролетарский завод — за Соловьева!».

Нормально, да? Наглая и неприкрытая агитация в день выборов, да еще в пользу действующего Председателя Горисполкома. Естественно, милиция никак не реагировала.
У меня к тому времени был простенький проигрыватель Аккорд с дохлыми колоночками и небольшая подборка пластинок, в том числе — Жванецкого. Выставил я колоночки в окошко, выкрутил громкость на всю катушку и зарядил Жванецкого, с пластиночки из журнала «Кругозор» зубодробительный монолог. Затем с такой же пластиночки Филипенко, певшего еще более зубодробительную песню Юлия Кима… В общем, часа на полтора у меня пластинок хватило. И за эти полтора часа я у себя под окном собрал больше народу, чем ансамбль песни и пляски Пролетарского завода!

Соловьев тогда на выборах пролетел. Не помогли профессиональные певуны с профессиональной акустикой. Да и такой отлаженной системы вброса бюллетней, как сейчас у Партии жуликов и воров, тоже не было. В остальном нынешние выборы как в том 1987-м году — открытое хамское наплевательство на закон, придворный ЦИК и заученное вранье вожака. Кому до СССР — приехали, слазьте.

Так получилось, что «Блокадную книгу» Гранина и Адамовича я прочитал уже взрослым.
И блокадные рассказы Конецкого читал уже в конце девяностых.
А на Пискаревском мемориальном за все свои сорок с лишним лет не был ни разу, хотя много раз проезжал и проходил мимо.
Не могу себя заставить туда зайти…

Где-то в шестом, что ли, классе у нас к очередной годовщине прорыва блокады решили провести «Урок памяти». Чтобы не просто трепаться и читать книжки наша Галина Николаевна прикласила несколько женщин-блокадниц. Одна из них принесла кусочек хлеба. Того самого, блокадного… Рядышком положили современный хлеб, 125 грамм.

Дурацкое свойство моей натуры — воображение развито просто невероятно. Легко могу представить как надкусываю кислое яблоко и от оскомины во рту перекосит. В тот день, уже вечером, перед сном, вдруг представились мне промёрзшая тёмная комната и этот кусочек хлеба…
И ещё эпизод в память врезался.
В том же году, только уже летом, мать в булочную отправила. А в булочных всегда кошки жили, как защита от грызунов. На подоконнике развалилась кошандра, пузо на солнышке греет. Крупная такая кошка, упитанная. Мимо проходившая пожилая женщина глянула на кошку, вздохнула:
— Тебя бы да нам в блокаду, на неделю еды хватило бы…

В третьем классе, после похода в питерский Большой театр кукол, в голове прочно обосновалась мысль. что хочу быть кукольником. А на каникулах в библиотеке подвернулась книжка про скоморохов и как появился русский Петрушка. Идея кукольного театра одного актера настолько крепко засела в мозгах, что я решил сделать своих кукол. Про технологию папье-маше я много читал и принцип знал, пластилина в доме хватало, за неимением денег львиную долю игрушек делал из него. Во имя великой цели была безжалостно смята армия солдатиков и куча ковбоев. Через пару часов передо мной лежали четыре пластилиновые головы, типичных персонажа классической русской сказки — Дед, Бабка, Поп и Солдат. Кстати, получились весьма узнаваемые персонажи, сейчас я вряд ли смогу вылепить нечто подобное… Набрал газет и начал клеить головы. Но поскольку клей я взял не тот, то затея провалилась — головы продолжали оставаться мягкими, разрезать их и вытащить пластилин оказалось нереально. Начать все сначала духу не хватило, зачем-то покрыл заготовки слоем гуаши и на какое-то время про них забыл. Может, ждал случая, когда появятся деньги на правильный клей… Но, скорее всего, нужен был подходящий настрой, а его не было.
И все-таки мечта жила, головы регулярно доставались с подоконника и я представлял как сделаю новых кукол. При этом пытался что-то играть, иногда подбрасывая их вверх. Сначала по одной, потом две, потом одной рукой… И в итоге научился жонглировать. До сих пор иногда балуюсь.