«Фонтанка» цитирует пресс-секретаря Президента:

«Мы не будем больше терпеть критику нашей демократии. Наша демократия — самая лучшая», — заявил Дмитрий Песков

Мне сразу вспомнился патриотический монолог Михал Михалыча. Лучше и точнее не скажешь. Заодно вспомним Жванецкого в день его юбилея.

Перефразируя свою же фразу: не знаю, то ли Жванецкий так удачно прописал, что его сатирическое перо на полвека вперёд бьёт; то ли у нашей страны специфика такая.

Наш человек, если сто раз в день не услышит, что живет в полном дерьме, не успокоится.
Он же должен во что-то верить!

Что железнодорожная авария была – верю, а что двадцать человек погибло – не верю. Мало! Мало! Не по-нашему!

Что чернобыльская авария была – верю, что первомайская демонстрация под радиацией в Киеве была – верю, а что сейчас там все в порядке – не верю. Счетчика у меня нет, а в слова: «Поверьте мне как министру», – не верю. Именно, как министру , – не верю. Не верю! Что делать – привык.

Что людям в аренду землю дают, с трудом – верю, что они соберут там чего-то – верю, и сдадут государству – верю, а что потом – не верю.

Где начинается государство – не верю. Кто там? Здесь люди – Петя и Катя. Они повезли хлеб, скот и до государства довезли – верю. Дальше не верю. Государство приняло на хранение, высушило, отправило в магазины – не верю. Государство – это кто?

Когда государство ночью нагрянуло, знаю – милиция пришла.

Кое-как государство в виде милиции могу себе представить.

«Родина не простит!» И родину представляю в виде ОВИРа, выездной комиссии обкома партии, отдела учета и распределения жилой площади.

Какие-то прокуренные мясистые бабы в исполкомовской одежде это и есть та Родина, которая главные бумаги дает.

Что что-то в магазинах появилось – не верю .

Что последнее мыло и сахар исчезли – верю сразу и мгновенно.

Что с первого января цены повысят, никого не спросят, а спросят – не услышат, – верю сразу.

Во-первых, у нас вся гадость всегда с первого числа начинается, никогда с шестнадцатого или двадцать восьмого.

В то, что что-то добавят, – не верю . Что отберут то, что есть, – верю сразу и во веки веков.

Никто не войдет никогда и не скажет: «Добавим тебе комнату, что же ты мучаешься».

А всегда войдут и скажут: «Отнимем у тебя комнату – шикарно живешь».

Никакая комиссия самого близкого, народного революционного исполкома не позвонит: «Что-то не видно тебя, может, ты не ел уже три дня, одинокий, голодный, может, у тебя сил нет в магазинах стоять». А радостно втолкнется: «Вот жалоба на вас – три дня не видать, а мусор жирный, кал крепкий, в унитазе вода гремить, значить, на нетрудовые пожираете, ночами при лампаде; государство беспокоится, как бы вы тут жить лучше не стали, а это противоречит интересам, мы должны по справедливости еще раз допеределить и допереконфисковать, чтоб руководству не обидно было…»

Верю. Верю. Оно ! В слово «запрещено», – верю свято. Наше слово.

В то, что «все разрешено, что не запрещено», – не верю . И не поверю никогда. Сто раз буду биться, умру на границе запрещено-разрешено, а не пересеку явно, потому что знаю – тяжело в Воркуте пожилой женщине с гитарой.

В то, что, может, и будет закон – не сажать за слова, с трудом, но верю , а в то, что даже этот закон будет перечеркнут одним росчерком пера того секретаря обкома, где живет и суд, и подсудимые, – верю сразу и во веки веков. Ибо никто у него власть не отнимал.

А все кричат – идите возьмите, он отдасть, он уже спрашивал, где же они…

Ах ты дурачок, Петя, кто же те власть отдасть, я что ли… Ты же видишь, что всего не хватает. А раз не хватает буквально всего, то, чтоб есть спокойно, жить спокойно, —власть нужна . Без нее войдут и скажут: «Ты сажал – тебя сажаем».

В море житейском, в отличие от морского, буря всегда внизу. Никакой урожай ни одной помидоры не добавляет, никакой рост добычи нефти в Тюмени ни капли бензина не добавляет.

Поэтому в то, что нефть в Тюмени добывают, – не верю , что урожай в стране убирают, – не верю .

В то, что с Парижем насчет одежды соглашение, – не верю . Нету ее. Я есть, Париж есть, а ее нету.

Бесконечные совещания, пленумы, а ко мне ничего нет. Как к трактору – меня выпускают, а ко мне – ни еды, ни одежды, ни лекарств.

На хрена меня выпускать?!

Я сам лично не знаю как страной командовать – меня никто не учил, я и не берусь. Но можно подыскать тех, кто знает, особенно на местах, где мы все живем.

В то, что командиры теперешние на совещание соберутся – я еще верю , что неделю сидеть будут – верю, а что что-нибудь придумают – не верю . Не верю , извините.

Через желудок воспринимаю, через магазин.

Как на эти рубли смогу жить – так буду, и телеграмму сдам в правительство: «Начал жить. Чувствую правительство, чувствую».

А пока читаю в газетах: «Правительство приняло решение самое решительное среди всех решений…»

Все! Пошел чего-нибудь на ужин добывать…

(с) Михаил Жванецкий.

Такое впечатление, что этот монолог Михал Михалыча принят Госдумой как программа к действию.

«Наблюдается тенденция к возврату СССР. Песни о старом. Песни о главном. Песни забытых песен. Советские фильмы. «Единая Россия» – преемница КПСС. Вертикаль власти, те же ритуалы, тот же гимн, в Думе почти все – бывшие члены партии.

Поэтому предлагаю рухнуть в СССР. Разогнать Думу, собрать Политбюро, во всех странах бывших наших друзей вернуть власть коммунистов. Клонировать Чаушеску, Тито, Живкова, забыть Чубайса, Гайдара, Хакамаду. Обобществить заводы и фабрики, возродить колхозы, пятилетки, оставить старую историю страны, дружинников, поп-звезд одеть, голосовать за одну партию, думать всем одинаково.

Изъять мобильники, запретить выход в Интернет. Оставить только холодную воду, горячую – лишь в общей бане общего пользования, телефоны только у некоторых. Вернуть на Запад «боинги», сантехнику, джакузи. Снести ненавистные небоскребы, не трогать хрущевки. Восстановить очереди на квартиры.

Мавзолей оставить в покое, пусть себе Ильич лежит. И Сталин пусть тоже там лежит. Вернуть все республики, не захотят – силой. Гнать домой китайцев. Евреев в институты не принимать. Армян домой, таджиков, грузин – они там нужнее. Рублевку разрыть и забыть. Ввести обратно расстрел. Милиции – брать, но меньше. Поставить Дзержинского на место. Вернуть комсомол (хотя уже почти). Уничтожить ксероксы, банки, офшоры. В каждом коллективе – человек из КГБ. Наблюдатель.

Выбросить лишние продукты, оставить колбасу по два двадцать, маргарин, рыбу хек, консервы «Килька в томате», селедку по праздникам. Ананасы зимой – боже упаси! Виски-шмиски – в унитаз, водку – по талонам. Ввести рыбный день. Закрыть «Рамсторы», «Ашаны», «Макдоналдсы». Вышвырнуть «Ауди», «Тойоты» и «Вольво», оставить только «Волги», «Победы» и «Москвичи».

Никаких креветок, лангустов, кока-колы. Мебель оставить только нашу и восстановить очередь с записью на диваны, стулья, стенки. Ну и другие очереди – на ковры (1 шт.), холодильники (1 шт.), обои, посуду, кроличьи шапки, колготки, туалетную бумагу…

Из парфюмерии-косметики сохранить пудру, «Шипр», стиральное мыло. И примусы не забыть. Уничтожить памперсы – пусть писают в колготки. Из детских игрушек – плюшевые мишки и ваньки-встаньки. Изъять микроволновки, обменные пункты и вообще всю валюту. Курить «Приму». Уничтожить всю импортную технику. И утварь садово-огородную изъять – копать лопатами!

Убрать американские фильмы, всякие там «Шреки», «Гарри Поттеры», «Рэмбо». Всем смотреть «Подвиг разведчика», «Кубанские казаки» и индийские фильмы. Все не наши шоу – ток-шоу, шоу-бизнес, футбол-шоу – прекратить. Транслировать «Алло, мы ищем таланты!» и «Голубой огонек». Телевизоры только с ручным переключением. Закрыть «Эхо Москвы», оставить «Маяк». Уничтожить казино, игры на деньги по ТВ – «Свою игру», «Колесо удачи», «О, счастливчик!» и т. п. Закрыть дансинги, боулинги, фитнес-клубы.

Прекратить дурить людям голову фанерой – петь живьем. Программу «Время» оставить как есть. Запретить нашим спортсменам, артистам, врачам, летчикам, рыбакам, балетным, проституткам работать за рубежом. Играть в теннис между собой. На Олимпиаду выпускать только надежных. Установить для народного артиста СССР ставку 200 рублей, для заслуженного – 150. И восстановить гастроли по плану, шефские.

Зубы рвать без наркоза, рожать – как сможешь. Вернуть цензуру в СМИ, литературе, кино. Закрыть архивы. Остановить инвестиции. Продолжить «холодную войну» с Америкой, бороться с НАТО, быть готовым пожертвовать собой ради чего угодно. Пустые прилавки должны опять украсить нашу страну. Восстановить БАМ, ТРАМ, трам-тарарам, профсоюзы. И вперед, к победе коммунизма! В одной отдельно взятой бедной стране!

Аминь».

Замотался и чуть не забыл про день рождения Михал Михалыча Жванецкого. К сожалению, лично с юбиляром не знаком, на концертах бывать не доводилось. Но есть книги, есть пластинки, есть видеозаписи. Можно сказать, мы знакомы заочно. Дружба по переписке, только почта идет в одну сторону — от отправителя Жванецкого к получателю мне. И еще миллионам таких же, как я. Надеюсь, что до отправителя каким-то образом доходят все те положительные эмоции, которые мы тут испытываем, в очередной раз слушая «Одесский пароход» или «Рассказ подрывника», «Трудности кино» или «Искусство шутить в Одессе»… Но, если совсем уж честно, в свое время меня поразил монолог пожилого врача, идущего по вызовам к больным. Говорят, когда-то этот монолог гениально исполнял великий Аркадий Райкин. Увы, мне не довелось ни увидеть, ни услышать этот рассказ. Слава Богу, что есть книжки…

Здоровья Вам, Михаил Михайлович. И — огромное спасибо.

Выступление Михаила Михайловича вырезали из телеверсии, которую показывал телеканал РЕН.